forum

Публикация в МК.RU

С борзыми за сайгаком

В 1978 году на биофаке МГУ проходило Всесоюзное совещание по хищным млекопитающим
В тех самых залах, где мы, выпускники, сдавали зачеты, в которых требовалось также рассказать и о системе хищник — жертва, вдруг услышали удивительные вещи.

Оказывается, хищники — прежде всего, волк, отчасти бурый медведь и даже «краснокнижные» тигр и белый медведь — не только стараются, но и почти сумели развалить наше сельское хозяйство. Да что там сельское — приводились астрономические цифры мяса, не доставшегося простым советским труженикам только по вине этих гнусных зверей. Мы пытались спорить, нам объясняли, что мы, сидя в городе, ничего не видим, и предложили самим заняться этим вопросом.

В декабре 1983 года в степях Калмыкии началась первая серия экспериментального изучения функционирования системы хищник — жертва. Пришлось отказаться от работы с волками: за пять лет убедились, что наши родные и любимые прирученные звери, да еще в стае, слишком опасны. Было решено использовать в полевых экспериментах биологическую модель волка, его экологического дублера, безопасного для людей. Договорились «попробовать на собаке», хотя, конечно, не все породы годились.

На роль «биологической модели волка» смогли претендовать только борзые. Исторически эта группа пород формировалась для охоты в степных и лесостепных районах. Борзые работают по-зрячему — то есть по видимой добыче, что, конечно, облегчало интерпретацию результатов, — мы получили возможность наблюдать весь процесс охоты от обнаружения потенциальной жертвы до ее поимки. Кроме того, то, что борзые создавались для охоты на широкий спектр видов, включающий и волка, означало, что их скорость выше, чем у него. Следовательно, избирательность охоты у них будет ниже. Это позволяло соблюдать один из главных принципов любого эксперимента — он должен быть построен так, чтобы все события, которые могут подтвердить исходную гипотезу неоднозначно, учитывались как отрицательные, а к положительным относились бы только однозначные результаты. Кроме того, посоветовавшись с кинологами, мы «твердо знали», что борзая почти не обладает чутьем — следовательно, мы сможем (пусть не сразу, но со временем) увидеть то, что видит борзая, а это давало блестящие перспективы научиться выбирать дефектных животных.

На роль «жертвы» был выбран сайгак калмыцкой популяции. Это европейская популяция сайгака, находившаяся в списке промысловых видов. Мы ввели еще одну поправку для чистоты опытов: решено было проводить работы в период предгона и гона, когда животные находятся в оптимальном физическом состоянии: нет ни беременных самок, ни молодняка, животные не ослаблены ни тяжелой зимовкой, с ее бескормицей, ни летним зноем и засухой...

И вот, собрав неимоверное количество бумажек, решив, наконец, что мы берем из вещей, кто из собак едет с нами, и, погрузившись в автомашину с прицепом, мы выезжаем...

Позади Волгоград, Элиста, еще 200 км, и вот база, где нам предстоит прожить месяц. Топится печка, постелено чистое белье, мы варим собакам теплую кашу вместо промороженного мяса — райская жизнь... Вот только бани нет — но это уже мелочи.

На следующий день под контролем четырех машин Госохотинспекции мы наконец-то в поле (чтобы исключить тень подозрений в браконьерстве, ни у кого нет оружия).

Ровная степь — вначале она кажется просто совершенно гладкой, тянется неимоверно далеко. Видно на десяток километров. Снег чуть припорошил куртинки ковыля, местами уже стаял — как в старом черно-белом фильме — все чуть приглушенное и черное, белое, серое. Съезжаем с трассы. Наше сопровождение машет, чтобы ехали вперед, и исчезает за ближайшим бугром. Значит, здесь не все абсолютно ровное. И вдруг с совершенно другой стороны выкатываются прыгающие шарики и катят на нас. Мы выдерживаем характер — все боятся первыми сказать, что это — сайга, вдруг ошибешься... И сколько их! И вот уже лава, в которой можно различить отдельных животных, течет перед нами, сопровождаемая и направляемая машинами наших хозяев. Они движутся легким зигзагом — стоит части стада чуть свернуть в сторону, одна из машин увеличивает скорость, приближаясь к панически бегущим сайгакам, и стадо делает обратный вираж. Лава приближается к нам. Мы, ошалев от восторга, смотрим, как всего в 1,5 тысячах км от Москвы — в двух часах полета — несутся современники мамонтов. И кажется, что их много.

Справка "МК"
САЙГАК

Сайгак — парнокопытные животные из группы настоящих антилоп. Живет сайгак в сухих степях и полупустынях с плотными каменистыми почвами. Он обладает отличительной способностью — идти иноходью, что объясняет его привязанность к равнинам с плотными почвами. Кормятся сайгаки всеми степными травами, в том числе и ядовитыми для домашних животных.

Полюбовавшись, приступаем к работе. Мы с собаками залегли цепью вдоль небольшого гребня. Собаки разделены на пары и своры — рабочие группы из двух или 3–4 борзых. При каждой группе один ведущий. Он решает, когда пускать собак, держать ли их в свободном рыске или около себя. Собаки подбираются в своры так, чтобы они доверяли друг другу, помогали, уступали. Расстояние между группами 200–300 метров. Мы напряженно вертим головами, но почти ничего не видим вокруг — став на один уровень с собаками, мы вдруг поняли, как сузился кругозор, — малейшая неровность почвы закрывает полмира. И вот появляется первый сайгак — крупный рогаль. Он медленно идет вдоль нашей цепи, примерно в 100 метрах, то приближаясь, то удаляясь, озирая окрестности и не интересуясь прекрасными куртинками ковыля. Страницы прочитанных книг мелькают перед глазами — одиночный самец, идущий шагом, вялый, неосторожный — вот он, тот самый ослабленный во время гона сайгак, который должен быть первой добычей хищника. Что может быть лучше для того, чтобы показать борзым объект их охоты — ведь наши собаки знакомы только с зайцами, им еще надо понять, что сайгак — это не овца и не теленок, которых трогать нельзя. Собаки тоже замечают движение, настораживаются, приглядываются. Жду, пока несчастный одиночка приблизится ко мне, и пускаю шепотом «ату!» свою свору. Сайгак, как и следовало ожидать от погибающего животного, не пугается бегущих к нему борзых. Он стоит, внимательно рассматривает несущихся к нему пятнистых собак, потом делает скачок на месте, ударяя передними копытами в землю, нагибает голову и снова подпрыгивает, потом разворачивается и, оглядываясь, неловко подпрыгивая, наконец начинает уходить от борзых. Собаки приближаются уже на 20–30 метров, он чувствует опасность и чуть прибавляет ход. Но по-прежнему оглядывается, неуклюже бьет ногами... Маленький бугорок в 40 метрах закрывает от меня картину. Перебежав, вижу исчезающего за очередным бугром сайгака и распластывающихся в воздухе совсем рядом с ним собак. Легкое сомнение шевелится у меня в душе — чего же они его еще не взяли, чего тянут? Иду в направлении скачки. Не видно ни собак, ни сайгака. Уговариваю себя, что надо подняться на бугорок, и тогда увижу пойманного борзыми ослабленного самца — ведь он явно дефектный. Но вокруг пусто, и холмы со всех сторон переходят в лощины, и никакого движения вокруг. Проблуждав полчаса, в легкой панике возвращаюсь к своим. Собаки, оказывается, вернулись на место пуска через несколько минут, правда, с другой стороны, и ждут меня. Ни на одной нет ни крови, ни шерсти — только у одного пса плечо в глине, как будто он летел кувырком.

Подъезжает охотинспекция: «Мы видели, как собаки скакали совсем рядом с сайгаком! Чего же они его не взяли?» И правда, чего же?

Мы только разводим руками. Худо ли, бедно ли, но неудачи первого дня убедили охотинспекцию в нашей безвредности, и нам разрешено самим выезжать в поле. Нас, конечно, контролируют, но уже ясно, что на роль средства массового истребления сайгаков мы не подойдем, а потому контроль может быть нетотальным.

И вот на ревущем грузовике мы наматываем километры по степи. Сайгаков не видно. Степь как будто вымерла. Иногда лишь на горизонте пронесутся белые шарики, и снова пустота вокруг. Уже решаем возвращаться — если не везет, то уж как следует. Но судьба милостива — через пять минут мы видим действительно дефектного сайгака — самку с глубокими нарушениями координации движений: она встает, изогнувшись на один бок, пробегает по кругу пять-шесть метров, падает. Классический ценуроз (гельминты головного мозга). Что ж, есть возможность, не расходуя лицензии, показать борзым, зачем они сюда приехали. По нашей команде собаки вылетают из распахнутой двери кузова и, не разбираясь (ну верят они нам), вцепляются в агонизирующую самку. Уф-ф, значит, готовы брать. Вскрытие подтвердило диагноз, а местные не были удивлены — ценуроз, в значительной степени благодаря овцам, достаточно распространен в калмыцких степях.

Но убедившись в готовности собак брать сайгака, в отсутствии у них «комплекса», мы оказались в еще большем недоумении — а что же они не ловят, ведь скачут-то рядом!!!

Следующий выезд в поле состоялся только через три дня — отказала машина, но нам дали другую. За полчаса доехали до места, выгрузились и приготовились к пешей работе. Местный водитель, снисходительно наблюдавший эту суету из кабины машины, вдруг замахал рукой: он заметил то, на что мы по неопытности еще не научились обращать внимания — косячок сайгаков, белеющий километрах в пяти от нас. По его словам, водовозка, которая сейчас отошла от одной из кошар, своим движением побеспокоит сайгаков, и они могут пойти в нашу сторону. Так и оказалось. Мы еле успели залечь в засаду в лощинке, как на нас вылетел табунок в полтора десятка голов. Собаки пометили сразу, пошли работать, и через несколько секунд перед нами лежал первый действительно взятый из группы сайгак. Это оказалась взрослая самка, довольно крупная, пойманная на дистанции менее пятисот метров. Она несколько отставала от группы, очевидно даже для нас, скакала тяжелее остальных, словом, была той самой теоретически ожидаемой жертвой. Примчавшись домой, все столпились за спиной наконец-то священнодействующего ветврача. Сердце — здоровое, легкие — здоровые, печень — отечная, измененного цвета. И наконец, самое главное — почти заживший след от картечины в мышце бедра. Похоже, наши «хищники» что-то начинают делать.

На следующий день мы, отъехав от трассы на десяток километров и выбрав холмистый участок, перешли к пешей работе. Спустя несколько километров, набрели на лощину между холмами, разобрали собак и двинулись вперед. После одного из гребней наконец обнаружили пасущихся сайгаков. Но и они заметили нас и ринулись прочь. Собаки крайнего номера хорошо заложились по самке из пары, пасшейся в отдалении от остальных животных. Самец скакал несколько сзади и в стороне. Когда собаки явно подошли, пара сайгаков разделилась — самец пересек позади самки маршрут движения собак, и они переключились на него, продолжая сокращать дистанцию, но двигаясь уже в ином направлении, — самка уходила по-прежнему неспешно. Самец, преследуемый собаками, описал большую дугу и постепенно отрос от борзых.

Уже возвращаясь к машине, столкнулись с мчащимся откуда-то плотно сбитым косячком в 15–20 голов. Удалось пустить одновременно, да еще и с небольшой дистанции, сразу всех борзых. Собаки в течение секунд подросли к табунку и пошли сбоку, явно не уступая в скорости сайгакам. Однако табунок такой же монолитной группой, как вылетел на нас, продолжал уходить. Собаки постепенно отстали и вернулись. Мы продолжили утешать себя тем, что не всякий сайгак доступен для хищника.

Часть II

Временами собаки, невзирая на наше мнение, выбирают иной маршрут поиска, отказываясь от него крайне неохотно

В степях Калмыкии продолжается экспедиция АН СССР при поддержке МГУ по изучению функционирования системы «хищник —жертва». В роли «биологической модели волка» используются хортые и русские псовые борзые.

И вот у нас начинается более или менее спокойная работа. Основное беспокойство связано с машиной, она то и дело ломается: день бегает, два стоит. Тем не менее работа идет: взрослая самка, самец сеголеток, еще самка, снова самец, но уже взрослый... Мы все пропахли содержимым кишечников, кровью, но пока что результаты даже пугают нас своей точностью — собаки не взяли ни одного здорового зверя. И бесконечные пуски без поимки... Мы все больше сочувствуем бедным хищникам: наши борзые быстрее волка, а мы, двуногие, умнее, как нам кажется. А чтобы поймать сайгака, сколько же им приходится трудиться! Пуск с нескольких сотен метров. Собаки пошли по группе, но без явного приближения, вместе с сайгаками скрылись за горизонтом. Вернулись через семь минут, выложившись полностью. Через 20 минут пуск по самке-одиночке с 400 метров. Самка делает несколько прыжков-свечек и начинает уходить. Собаки за ней, без явного приближения. В направлении их движения выскакивает из лощины еще одна группировка сайгаков, все скрываются за горизонтом. Собаки вернулись через 11 минут, пуха и крови на них нет. И так раз за разом.

Вообще с каждым днем наши собаки начинают в чем-то нас все сильнее удивлять. Изменяется направление их движения по отношению к движению преследуемых сайгаков — они начинают брать все большую поправку на скорость. Временами собаки, невзирая на наше мнение, выбирают иной маршрут поиска, отказываясь от него крайне неохотно. А то вдруг, что называется, в упор не видят ближних сайгаков, а скачут по мелькнувшим в отдалении. Поведение их явно меняется, но мы не понимаем как. И по-прежнему совершенно непредсказуемы большинство поимок.

Разделившись на два фланга, обходим несколько косячков. Очень важно не вспугнуть зря — каждый бегущий табунок вспугивает другие, оказавшиеся поблизости, и вот в радиусе двух-трех километров все пусто. Наконец ближе к сумеркам поворачиваем навстречу второму флангу. Выясняется, что они набрели на группу пасущихся самок с молодняком. Одна из крупных самок пасется в некотором отдалении и, согласно теории, должна оказаться ослабленной — ведь не может же держаться с группой. Ее скрадывают на четвереньках, прячась за спинами пестрых собак. Приблизившись метров на 200–300, самка замечает «что-то не то», на всякий случай делает свечку, поэтому пускают собак. Она ведет себя «неадекватно»: не кидается опрометью в бегство, а снова делает свечки и начинает уходить от собак не прямо, а под углом к направлению их движения. Правда, при этом она проносится через свой косяк и вспугивает его. В результате часть собак продолжает преследование, оказавшееся безрезультатным, по крупной самке, а две переключаются на небольшую самку-сеголетка и берут ее примерно в километре-полутора, за бугром.

В общем, что ни день, то новые вопросы. Почему собаки переключились в табунке на более дальнюю добычу — этого самого сеголетка? Принято считать, что борзая не видит ничего, кроме объекта своей скачки, отчего и погибают часто эти собаки, разбившись о торчащий в поле валун, дерево... И что все-таки с этой крупной, не пойманной самкой: почему долго не убегала? Допустим, выбор маршрута бегства через свой косяк имеет ясное биологическое значение — о нападении хищника становится известно всем членам группировки. Но как совместить это с невыгодной траекторией движения?

На следующий день новый пуск по самцу-одиночке. В 1,5–2 км от кошары, менее чем в километре от шоссе, обнаруживаем белое пятно спящего сайгака, не реагирующего ни на остановку нашей машины, ни на выгрузку и почти открытое приближение к нему до 400–500 метров. Пускаем собак не скрываясь, стоим, ясно видимые, освещенные солнцем. Сайгак встает, лениво делает свечку, писает и, подпустив собак на несколько десятков метров, разворачивается и уходит, отрастая на глазах, как от стоячих. Что-то он не больно ослабленный! А как же авторитеты? И не успели мы толком обсудить это, как борзые берут из группы средних размеров рогаля, истощенного, с вытертой от ударов рогов шеей. Однако он двигался вместе с рассеянным табунком, не отличаясь от остальных животных ни по скорости, ни по направлению движения.

Через час обнаруживаем совсем свежий труп еще одного самца, не моложе трех лет (вскрытие показало инфаркт). Значит, ослабленные тоже есть. Вечером показываем свою и чужую добычу охотоведу. Он смотрит на рогалей и уверенно заявляет: «Эти не гонялись — у них нет черных ошейников» (это смесь секрета желез, мочи и земли, набирающаяся на шею во время ритуальных демонстраций). Такой вариант нам нравится. Не получается ли на самом деле иначе? Есть ослабленные самцы, но это вовсе не переутомившиеся от гона животные, а напротив, те, кто не выдержал ритуальных боев, кого выбраковал беспощадный половой отбор. В этом случае теория соблюдается: полноценные звери, кроющие самок, — это самцы с черными ошейниками, завоевавшие свое право на размножение в длительных, изматывающих турнирах. Среди них почти нет дефективных — это действительно полноценные самцы. Кроме них в популяции существует немалая часть животных, не «допущенных» к размножению: ослабленные в силу различных заболеваний и несчастных случаев или просто не выдержавшие конкуренции. Именно эти звери и позволили создать легенду об ослабленных одиночках. Но «измотались» они не от гона как такового, а от предшествующих ему турниров. А потомство оставляют сильнейшие.

Но опять неувязка. Эти ослабленные самцы, взятые нашими собаками, находились в составе группировок. И отличить их мы не могли — там было по несколько штук. И наоборот, кто же те одиночки со странным поведением, которые подпускают наших борзых чуть ли не вплотную, а потом мчатся от них со страшной скоростью, иллюстрируя классическую формулировку о коадаптации жертвы и хищника?..

И снова мы в поле. Отойдя подальше в степь, замечаем движущуюся машину и уже привычно, на всякий случай, укрываемся за бугром — вдруг она чего выгонит. Группировка в несколько десятков голов удирает в нашу сторону и, не доходя до нашего бугра, останавливается на саге. Цепью приближаемся к вершине. Псы наши не видят ничего, хотя явно принюхиваются. Чуть приподнимаем двоих, чтобы дать им разглядеть сайгаков, они схватывают, в чем суть дела, и рвутся вперед. Пускаем, остальные подстраиваются под них. Белые, чуть золотящиеся сайгаки неторопливо движутся вдоль нашей цепи. Борзые, пристроившись к тем двум, которым показали сайгу, двумя вереницами несутся к стаду. Вот они уже близко, но и сайгаки, наконец, заметили их. Стадо резко поворачивает и обращается в бегство, но по-прежнему не сбивается в один комок — между сайгаками остаются промежутки в несколько десятков метров. Самцы с черными ошейниками все-таки притормаживают, пропуская вперед дам. Наши разноцветные собаки — белые, рыжие, черные, пестрые — скачут между сайгаками. Они обогнали уже часть стада, скачут прямо между животными, и вот в первый бросок взят сеголеток из середины. При этом бросившая его на землю хваткой за морду Веста сразу после того, как подскакивает молодой Варвар, оставляет ему добычу и несется за следующим. Вот Земляк и Гусар с двух сторон вцепились в плечи крупному рогалю без черного ошейника, но рогаль стоит, а они не могут его опрокинуть. Вандал, скакавший в задних рядах, изменяет направление движения, подлетает к остановленному сайгаку, берет его за горло и опрокидывает, продолжая держать, пока Земляк и Гусар не перехватят. Оставляет его и оглядывается — явно смотрит за другими собаками. Еще одного сайгака, среднюю самку, берут Цаца и Варвар, и Вандал не спеша трусит к ним, а потом оглядывается на нас. А часть борзых, в том числе и те, кому показывали из-за бугра, уносятся прочь вместе со стадом и возвращаются через несколько минут с чистыми мордами. Просто подарочный напуск! И все-таки наши собаки способны к взаимодействию. И в то же время увидевшие первыми никого не взяли и зачем-то скакали за головкой стада! И самое неожиданное — все взятые сайгаки двигались примерно в середине группировки.

На базе вскрываем сайгаков. Все оказываются с разными отклонениями в состоянии внутренних органов.

По совету охотинспекции на следующий день начинаем осваивать новые места, более холмистые, не столь густо усеянные кошарами.

И снова в поле. В середине холмов — громадная чаша, и в ней почти весь день пасутся сайгаки. Мы идем неширокой цепью, собаки спущены и держатся сворами возле своих ведущих. Солнечно, ветра практически нет; мы то поднимаемся на гряды холмов, то спускаемся. Смотрю в бинокль за правым номером, взбирающимся на пологий бугор. И вот забеспокоились мои собаки, стали принюхиваться. На всякий случай беру их покороче — со дна очередной лощины у меня нет никаких шансов увидеть работу. Наконец и мне становятся видны неясные блики за грядой — то головы, то спины пасущихся сайгаков. Пригнувшись, бежим к вершине, но, не доходя нескольких десятков метров до нее, собаки уже твердо знают, что там что-то есть, начинают рваться, скулить, и мы пускаем их, а сами бежим вверх. Борзые вылетают на гребень, озираются и уносятся прочь.

Когда мы наконец пробежали свои метры, сайгаки и борзые уже умчались на несколько сотен метров. Громадное стадо, среди которого, обогнав многих животных, скачут наши собаки. Дистанция между сайгаками большая — от нескольких метров до десятка-полутора. Собаки скачут между ними, почти не делая попыток их брать, но мы видим, что их скачка не прямолинейна. Борзые несколько меняют направление, и вот уже первые поимки: взяты три самца и одна самка. Они останавливаются около поваленных сайгаков, одна-две держат, остальные стоят поблизости, отдыхают, потом идут встречать нас. Пока ходят за машиной, укладываемся все вместе около добычи. Собаки тоже спокойны, расслабленны. Мы, сами того не заметив, оказались на вершине крупной возвышенности. Все видно вокруг на несколько километров.

Любопытно поведение собак: высокоранговые укладываются около добычи, охраняя ее, молодые топчутся поблизости, вынюхивая траву, валяясь. Из-за бугра появился наш броневик, распугивая все в округе. Грузимся. Наш предпоследний день уже закончился. Красивое завершение работ! Назавтра — контрольный отстрел, решено ехать без борзых.

С легкой грустью лежу в лощине, верчу головой, ожидаю нагона на стрелков. В порядке исключения меня уложили в трехстах-четырехстах метрах от цепи с условием лежать и не вставать, пока не отстреляют. И вот в безмолвной степи проносится какое-то дуновение или движение. Ничего не видно, но чувствую, что-то происходит. Чуть приподнимаюсь и вижу, как прямо на меня плотной толпой движутся сайгаки. Снова ложусь, прижимаюсь к земле, уныло думая, что мне прикрыть, если они меня не заметят и наступят на бегу. Решаю, что голову, и на всякий случай кладу около нее сумку. Ощущение, что просто затопчут, — настолько велико стадо и так плотно идет. Но стадо обтекает меня. По мере приближения животные видят что-то неясное и на всякий случай расходятся на десяток метров. И вот вокруг меня несутся с ужасом в глазах, вытягиваясь в линию, эти грациозные современники мамонтов. Я уже забываю, что впереди их ждут пули, меня переполняет удивление и восторг. Господи, всего в двух часах полета от Москвы, в нескольких километрах от шоссе, хоть на окраине, но все-таки в Европе, мне посчастливилось видеть это громадное стадо взаправдашних диких зверей! Как сделать, чтобы такое чудо не исчезло?

материал: Анна Шубкина